Ночь Шестнадцати Кос

Один учитель со своим учеником как-то раз переходили через пропасть по мосту...

Гордый Горный Народ

#658 Гордый Горный Народ - прибытие в горы - гостеприимство гордого горного народа

О пребывании в курсе

Уже оговоренное неналичие собственного смысла у человека неотъемлемо, на что мы также указывали ранее, от отсутствия так называемого интериора. Будучи символом приверженности делу Предка, человек следовательно представляет собой оболочку или глиф, служащий для обозначения, как носитель информации. Это само по себе исключает проблему "понимания" человеком любого аспекта собственного функционирования, и того, насколько он "в курсе" (в курсе праедестинации Предка).

Отсутствие интериора позволяет считать абсурдной гипотезу о превалировании внутреннего над внешним. В случае взаимонедополняющих и не находящихся в согласии внутренних и внешних побуждений или деклараций верно всегда внешнее, а фиктивно внутреннее, которое не играет никакой роли. Совершая акцию типа "А" и повторяя про себя "это акция типа Б", объект несомненно действует по условиям акции типа "А" и не имеет отношения к типу "Б".

Совершение ритуальных действий не находится в зависимости от понимания. Понимание или тайное знание как таковые могут находиться в согласии с основным курсом засчет наличия согласия. Отсутствие воссоздаваемого ритуальным действием согласия полностью аннулирует понимание, которое в таком случае лишено смысла. Ритуальное действие как таковое представляет собой ассиатический глиф курса, в котором может находиться объектность, оно только украшение той силы, которая существует и действует вечно. Частью той силы является и сила ритуального результата, называющаяся пхалапурва. По большому счету она и ритуал являются компонентами акта праведности. Это не требует понимания и знания. Тот, кто этого не знает, не будет в курсе этого.

Ритуальные предписания не требуют не только понимания, но и истолкования, которое может представлять определенный интерес только как методика заучивания. Так, не требует истолкования нежелательность принятия пищи в мире мертвых, но это удобно заучить, попытавшись рассмотреть в свете развернутой системы гипотез, точно также как некий запрет на исхлестывание себя крапивой легко запомнить путем вхождения в контакт с нею обнаженными частями тела. Действительно, мнимое растолкование принятия пищи как вхождения в согласие ничуть не проясняет положения вещей. Согласие не выше, не тоньше и не фундаментальнее совместного принятия пищи. Оба глифа равнозначны и не служат для истолкования самих себя.

Более того, согласие значительно сложнее принятия пищи и введение его в теорию только усложнит ситуацию. Проблема согласия требует целого ряда оговорок, что в случае пищи можно считать не требующим внимания. Так необходимо заняться пониманием и размышлением над амбивалентностью согласия, тогда как принятие пищи кристально ясно, будучи даже и поливалентным (ведь существует много видов трапезы и возлияния). Согласие может быть выражено утвердительно (согласие типа "да"), отрицательно (согласие типа "нет", подразумевающее вхождение в курс и следовательно согласие) и нейтрально. Этих недостатков лишено принятие пищи.

Если поднять вопрос о возможности избежать согласия, то проблема принимает еще более устрашающий вид, продолжая подразделяться на бесчисленное множество меньших задач и вариантов (включая варианты условий ее постановки), в конце концов раскрываясь как полностью неразрешимая, что вроде бы противоречит исходному побуждению истолкования и разъяснения. В то-же самое время принятие пищи не создает никаких трудностей - чтобы не принять пищу, достаточно от нее отказаться и умереть с голоду или принять другую пищу, передаваемую из уст в уста между членами группы разъяренных ракшасов и ракшасей (мы полагаем очевидным, что рассматривается случай посещения группой ракшасов мира мертвых).

Далее, термин согласия звучит достаточно тенденциозно не только в русском, но и в других современных языках, он выглядит как специальный и даже узко специфический термин, поэтому теория может оставаться до конца не понятой даже при условии день ото дня повторяющихся штудий. Дело в том, что фундаментальная парадигма согласия базируется на санскр. sAMvidya, обоюдное согласие, консенсус (от saMvid), что представляет собой самоочевидный фонетический подвид корня "вд", дающего парадигмы "видения", "движения", "знания", которые и представляют компоненты понятия согласия. Естественно, что в русском языке согласие всегда будет носить налет полемический, в немецком "музыкальный" (Einklang) и т. д. - за всеми этими частными случаями будет нераспознаваем изначальный смысл согласия, заключающийся в том, что оно представляет собой атрибут дакини Самваидьявадху, точнее говоря ее слюну, играющую первостепенное значение в деле принятия пищи. Мы видим, что кажущееся разъяснение и истолкование с неизбежностью вернется к простому изначальному предписанию (как в позитивном, так и в негативном его модусе), которое на самом деле не должно быть понимаемым.

Мистер Мортес

Следователь мерял шагами кабинет. У него на глазах рисунок обоев приходил во вращательное движение, как это бывает во время лихорадки. Потом он заметил серебрянного паука, притаившегося рядом с лампой дневного света, которой пространство потолка делилось напополам. Он предложил подозреваемому закурить.

-Мистер Мортес... это ваша настоящая фамилия?

Подозреваемый небрежно загасил спичку. Он был одет в черный, ладно сидевший, но несколько старомодный костюм. Под темной рубашкой он носил белую футболку, благодаря чему издали его принимали за священника.

-Нет, - он покачал головой и вежливо улыбнулся, - вы ошибаетесь. Меня зовут не так.

Следователь перестал ходить и остановился у стола, где лежало личное дело этого человека.

-Странно, - сказал он спустя минуту, - я был уверен, что вы... итак, мистер Волкодавов, такова ваша настоящая фамилия?

-Нет, - подозреваемый выпустил дым через ноздри и сверкнул глазами, - вы что-то путаете. Меня зовут не так.

Следователь скосил глаза на страницу, которую читал до этого, и настороженно замер.

-Удивительно, я был уверен, что тут было написано ваше имя... Итак, господин Капичников Юрий Семенович, если я не ошибаюсь? Это ваши настоящие имя, фамилия и отчество?

-Похоже, произошло какое-то недоразумение, - тот поднял брови, - меня зовут совсем не так.

Следователь оперся на стол кулаками и уставился в личное дело.

-Господин Краснодеревщенков Алексей Николаевич, это ваши настоящие...

-Нет. - Тот непринужденно потянулся, разминая грудную клетку.

-Ну хорошо. - Следователь решил поменять тактику и закрыл папку с бумагами, после чего доверительно наклонил голову.

-Вам, - обратился он к подозреваемому, - известно, почему вы здесь?

-Мне это известно. Я прибыл в ваш город как специальный представитель Творца. Видите-ли...

Человек пристально посмотрел на следователя и слегка наклонился к нему.

-Видите-ли, ваш город нужно было уничтожить и я сделал это. Взамен вам дали новый, неотличимый от прежнего. Но вы, скорее всего, имеете в виду под причиной моего появления в этой комнате нечто другое, а именно, некоторые второстепенные аспекты моего пребывания. И я даже могу вам сказать, какие. Вы считаете, но не можете дать этому обоснования, что со мной связаны так называемые пропажи людей. Я могу вам объяснить, что на самом деле произошло.

-Конечно. - Кивнул следователь.

-Когда вы прибываете в мир, то в первую очередь вступаете в контакт с его тайными правителями, чтобы предъявить претензии Творца. Впрочем, я вижу, вам это неинтересно. Поэтому перейду к заключительной части рассказа. Когда вы сооружаете нечто новое взамен уничтоженного, это ничем не отличается от оставления всего как есть, ведь на пустое место никто не обратит внимания. Дело в том, что никто уже не знает о том, что было. Но среди незнающих находятся исключения, которые достаточно хорошо осведомлены, а потому тоже подлежат уничтожению, за исключением вполне безопасных. Уничтожить проще, чем купить лояльность или переубедить.

-Значит, вы утверждаете, что уничтожили свидетелей? - Следователь бодро откинулся на спинку стула. - В вашем деле собраны документы, подтверждающие, что пропавшие встречались с вами незадолго до исчезновения. Однако, я не могу принять голословного признания вины. Только тщательная экспертиза и обследование трупов позволит прийти к верному заключению. Но нам неизвестно, где находятся эти трупы. Не могли бы вы остановиться на этом?

-А вот это невозможно. - Лицо подозреваемого неожиданно приняло землистый оттенок. - Они уничтожены полностью и то, что вычеркнуто из книг Творения, не может иметь ни трупа, ни следов жизнедеятельности.

-Позвольте, - улыбнулся следователь, - но если следовать этой логике, то о них никто не должен был знать, правда? Каким-же образом они стали известны как пропавшие без вести и попали в ваше личное дело?

-Думаю, что в дело они могли попасть тем-же путем, как оказались там мои фамилия, имя и отчество.

Человек многозначительно посмотрел на следователя. Тот нахмурился.

-На самом деле, - продолжал человек без имени, - я прибыл не один. Мы всегда работаем в паре и я лишь подчиненный, но на встречу с вами пришел один. Знаете почему?

-Почему?

-Потому что, если бы тут сидела моя старшая подруга и сестра, вместе со мной пришедшая из Силы, то дело закончилось бы спариванием.

-Вот как? - Следователь перевел глаза на стену, а потом на потолок, где серебрянный паук раскачивался в едва заметном мерцании ламп и пульсировал. - А что в этом такого...

-Это было бы непродуктивно. - В голосе подозреваемого проскользнула металлическая нотка.

-Я знаю, на что вы сейчас смотрите. - Продолжал он, чеканя слова. - Эти феномены находятся вокруг вас потому, что вы сопротивляетесь неизбежному. Поймите, что пути назад для вас уже нет. Вы давно вычеркнуты из книг Творения и мира, в котором жили, уже не существует. Зачем сопротивляться и создавать прибежище среди пустоты? Не думаете-ли вы, что у нас нет способов заставить вас исчезнуть?

С этими словами человек извлек из кармана круглое черное зеркальце.

-Мне дан в подчинение отряд отборных воинов Пустоты. - Сверля глазами следователя, сказал он. - А теперь вызывайте ваших жалких астральных солдат и вынимайте сновиденческий пистолет. Тьма глубокого сна разложит все многообразие форм, как легкий ветерок разметает пух недавно убитого цыпленка.

-Можно? - Неуверенно произнес следователь, потянувшись к зеркальцу.

-Разумеется, прошу вас. - Человек без имен учтиво перегнулся через стол, предлагая щепотку тьмы. Палец следователя погрузился в зеркальце и в следующую секунду по его телу пробежали волны судорог, глаза закатились и быстро задрожали. Кожа покрывалась сеточкой темных прожилок.

-Ну вот... - В полной темноте располагающе светились грани золотистой структуры, занимавшей половину всей проявляемой протяженности. Линии непрерывно дрожали, создавая полную иллюзию происходящего внутри них, и то, что происходило, было звуком, цветом и запахом:

-Вот и славно. - Сияли грани многоугольных ячеек. На сочленении нескольких на мгновение вспыхнул пунктир, развившийся в небольшую паутинку, словно бы прикрепленную к структуре каплей моментального клея. Свободные концы ее вольно парили в совершенной пустоте, по ним пробегали волны мельчайших искр.

-Это оно, - проголосили грани несущей конструкции. - Я поймал его. Это то, чего вы хотели?

Протяженность раскололась и великая звучащая структура сомкнулась с равномерным полем острых углов, бездн и саморедуплицирующихся отражений.

-Дайте-ка поглядеть. Дайте-ка поглядеть. - Читалось в ромбообразных пропастях.

-Ну вот оно. Ну вот оно висит на мне. Снимите это, снимите это. - Переливалась цветами великая звучащая структура.

Любой, кто наделен хотя бы минимумом художественного чутья, отметил бы разительное сходство паутинки с серебрянным пауком, который висел на лампе дневного света, а это значит, что в каждой грани иллюзии может быть отражено и преломлено самым неузнаваемым, а то и отчужденным образом то, что существует на самом деле.

Флагманский корабль Зигфрида

Гудрун стояла на носу и смотрела на волны холодного безграничного океана, напоминавшего рисунок пером - рисунок сумасшедшего художника, погрузившегося в тягостный бред, из которого нет возврата - он наносил тонкие линии и точки одну за другой, день за днем, месяц за месяцем, накладывая невесомые штрихи-паутинки, в беспорядке которых временами вспыхивала фотографическая четкость, но тотчас гасла, утопая в багровых сумерках. Зигфрид пригласил ее на корабль, увидев в ней великое предзнаменование несчастья, поразившее его до глубин души.

"Пройди-же вдоль палубы, покачивая блудоносными бедрами, и постой на корме, тряся юбкою проследуй к носовой части посудины, ибо не было еще такого у нас, чтобы принималось кораблями общество трутней."

"Каких трутней?" - Лицо Зигфрида исказила боль непонимания, тяжелый мыслительный процесс сверкнул по нему, как озарение молнии, и окаменел. Такими-же каменными были его усы и борода, оставлявшие на пальцах кровавые изъяны и полосы.

Как серая скала он висел на штурвале.

"Гудрун-Гудрун, стоишь ты на носу, и красивы следы трассирующих пуль вокруг тебя, круги на воде от прямого попадания бомб сладки, как чайная ложечка, которой кушали мед. Вот японский сверхвуковой самолет ударяется о недвижимую твердь, гудящую от удара, как колокол, он подпрыгивает тридцать восемь-тридцать девять раз, делая на воде блинчики; восемьдесят четыре-восемьдесят пять гудят весьма одуряюще, подобно шершням в разливах волос твоих, напоминающих ветряницу пшеничных полей или лесной сон полудня-полуночи."

Седина рано тронула волосы Зигфрида - ему было сто четырнадцать, когда телом уже напоминал стопятнадцатилетнего. Раньше он безбоязненно отходил ко сну и дремал как котенок на раскладушке и внутри печной трубы. Потом он стал думать, что назавтра не нужно будет просыпаться и это приободряло его перед каждым сном, пока не вошло в привычку - и тогда сделалось безразлично, прежде чем не обернулось другой своей стороной, которая, впрочем, тоже вошла в привычку и стала безразличной, а затем в стремлении изменчивости дней и ночей приоткрылась третья сторона - он понял, что погружаясь в сон, неизменно стареет, его курительная трубка разрушается, пока он спит, а жестокая рыба-прилипала разъедает стаей своей донные области корабля; с каждой секундой уходит все, что есть сейчас, да само сейчас ускользает, наподобие медузы, которую хотели высушить на память и положили на песок. От этого вся жизнь его наполнилась ужасом - им был на субатомном уровне пропитан весь процесс неумолимого ускользания, и даже если Зигфрид избегал сна - он научился вообще не спать - мгновения случайных задумчивостей или непроизвольных, а то и рутинных жестов выворачивались мучительной изнанкой своей - кровоточащей изнанкой ускользания, затухания и деградации.

Это выглядело как ребячество, юношеский идеализм, и матросы высмеяли бы Зигфрида, но он чувствовал, что все они когда-нибудь исчезнут, а с другой стороны каждый останется в одиночестве. Эти две трагедии не давали ему покоя и нередко, оказываясь в совершенно пустом зале трактира какого-нибудь богом забытого порта, он боялся повернуться спиной - пустые места вообще-то пугали его, а иногда он путался в них и испытывал сожаление о будущем тех темных сгрудившихся за стойкой фигур, которых кроме него не видел никто.

От терзаний он обратился к бутылке - тогда ему было девяносто - и научился возвращать время, но только на полдня. Долгие недели проводил он за бутылкой рома, которая вновь и вновь становилась полной, но возвращаемое утро на самом деле не было вечным - оно продолжало ускользать. "Ах если бы мгновение остановить, - твердил Зигфрид, изрыгая выпитое за борт, - но не теперь, а ближе к концу месяца, когда я буду себя лучше чувствовать."

Однажды, выпив еще немного той сладкой водички с легким привкусом не то древесины, не то сухофруктов, Зигфрид увидел на борту своего корабля дверь, которой, однако, не было на плане эвакуации. Зайдя в дверь, он очутился в лесу, где после выяснения отношений с дикой природой встретил Гудрун. Она напомнила ему Махасукхадакини, хотя по происхождению была из троллей и среди тех выступала, будто пава, в час ночи на лунных полянах росла, как лилия среди кустов белой и сиреневой сирени.

Мало сказать, что Зигфрид не сразу заприметил Гудрун среди цветущего многообразия форм. Он оказался в окружении белого шума, наполнявшего его трепетом. Терпкие ароматы трав, могучие запахи стволов, благоухание вспоротых областей земной коры были неотделимы от рева многомиллионной армии живых существ, от падавших в томительном мареве лучей солнца и луны и от тихого ветерка, от ощущения сломаной ветки под подошвою парусиновых бот; разъяренная хроматика стояла вокруг, подобно стенам воды, окружающей судно, летящее в водоворот.

Если бы Зигфрид обладал выдающимися когнитивными способностями, он мог бы заметить в непрерывности склада окружающей среды регулярную неравномерность, которая выражается через изменение коэффициента преломления всех волн, упорядочивающееся вдоль граней своеобразных ячеек. Ячейки эти вибрировали и вращались вокруг осей, формируясь вокруг Зигфрида в подвижную сферу. Модуляции их колебаний представляли собой видимо бесконечную систему матрешек, несущая-же частота граничила с Бездной, лежа на той как кисея безвидного тончайшего мрака.

Он увидел вокруг себя крапивные деревья, а углубившись в чащу их, нашел предупреждающую табличку, подтвержденную грозной девятиконечной звездой, в лучах которой гнездились буквы энохианской азбуки, а вокруг были выгравированы растения паразиты, одной капли сока которых достаточно для удушения жителей поселка городского типа:

"Не тронь меня рукою за листву и за ствол, но можешь взять за корень, который не ужалит тебя, и пересадить туда, где меня еще нет. Пусть в огороде твоем продолжу я свой род."

Разглядывая красные красные строки, доминировавшие во всей композиции и выстраивавшие вокруг картину лесной дикости, Зигфрид задумался и подпустил почти вплотную к себе какое-то движение, а когда почувствовал его, резко обернулся. Перед ним, а точнее за спиной у него находился старик, внимательно и шевеля губами читавший надпись. Ему было не менее девятисот лет.

"Как-же отвратительны старики! - Невольно покачал головой Зигфрид. - Они подобны неприятным паукам или бледноватой живой слизи океанских глубин или тем жутким розовым грибам, похожим на взбитое прогорклое масло. Дотронуться до них нам невозможно."

-Молодой человек, - по-старчески уверенно качая головой, молвил старик, - посмотрите на мой живот.

С этими словами он задрал грязную рубаху, выставляя напоказ белое, немного мокрое от пота морщинистое пузо, а затем похлопал по нему ладонью.

-У меня он такой отвисший и дряблый потому что я люблю покушать жирное.

Старик причмокнул губами, как это делают умудренные жизнью люди, и в голосе послышалось выразительное придыхание:

-У меня и пальцы-то все в жиру. - Он вытянул трясущуюся ладонь и помахал перед лицом Зигфрида, демонстрируя до мяса остриженные ногти.

-А знаете почему? Потому что у меня дома есть такие большие-большие куски жира и стоит мне захотеть покушать, я мну их пальцами и вдавливаюсь лицом, а потом катаюсь на животе по полу.

Старик еще раз покачал головой и вздохнул, укоризненно глядя на Зигфрида.

-У меня и лицо все заплыло. - Продолжил он спустя минуту, поворачиваясь таким образом, чтобы показать сползающий на грудь потный зоб. - И половые органы у меня втянулись в тело, на самом деле образовалось нечто вроде влагалища, но это наверное оттого, что я очень стар.

Старик цокнул языком и поджал губы, пытаясь расстегнуть пряжку ремня.

-А ноги у меня тоненькие, на них не откладывается жир, поэтому я выгляжу как пузырь на гнойных палочках-растопырках. Кстати, желудок у меня слабый и кишечник не удерживает жидкостей, которые сами по себе сочатся из него наружу. Вы наверное заметили, что от меня пахнет и подумали, что перед вами нечистоплотный человек, но это не так...

Внезапно старик замолчал и уставился куда-то вбок. Выражение его лица менялось. Он оставил пряжку ремня и опустил рубаху на живот.

-Знаете что... - Он подозрительно посмотрел на Зигфрида. - Я думал, что встретил хорошего, доброго человека в лесу и хотел пригласить к себе. По праздникам я делаю такие пирожные, что просто уму непостижимо, из куска жира и большого количества сахарного песку. Из уважения хотя бы к старому человеку вы могли хотя бы кивнуть головой один раз хотя бы, но вы-же ненавидите меня и ненавидели с самого начала. Я оставляю вас тут одного и ухожу.

Сказав так, старик нагнулся и стремительно побежал, а спустя несколько секунд исчез в чаще, которую, как видно, знал как свои пять пальцев.

Пока он исчезал, что-то пришло в движение, словно это не старик преодолел некое расстояние, давшее ему возможность потеряться из виду, а само пространство провернуло невидимые ячейки свои, приоткрывшись таким образом, что пластины эти по-иному преломили то, что скрывалось там, ну а то, что там скрывалось, было похоже на то-же самое. Тем не менее, старик исчез за этими занавесями, юркнув в какой-то уголок декораций, и они закрылись за ним. Движение этих ячеек сопровождалось гулом, от которого по коже пробежали мурашки.

Зигфрид почувствовал это и оступился, рукавом невольно задев ветку крапивы, покрытую крупными шипами. Придя в соприкосновение с шелковой тканью кафтана, шипы изодрали ее в клочья, а Зигфрид удрученно покачал головой.

"Какой ты дурак, что разодрал кафтан." - Подумал он.

"Ты такой-же неуклюжий, как мужик, запрягающий телегу с одной оглоблей." - Это витало в воздухе. Птицы неожиданно замолчали, а в стволах что-то потрескивало и в этот момент на сцене появилась Гудрун. Как оказалось, она была существом достаточно сложным, экзистенциальные циклы которого заставили бы поежиться даже самого отпетого покойника, то есть такого, который был лучше и надежнее всех отпет, в результате чего достиг освобождения.

Половину жизни Гудрун имела формальное воплощение в виде строгих геометрических фигур, образовывавших матрешку, в центре которой находился изначальный Хаос. Она развивалась из протовибрации, производясь через границы гравитации, звука, электромагнитного излучения, теплоты и света, формируя образчики сути вещей, отражающейся в ячейках, которые фактически представляли собой одну из стадий ее манифестации. Другую половину жизни она питалась пустотою. Третью половину жизни она производила дрожь, накладывающуюся на ее несущие частоты. Но все три половины представляли собой только одну росинку в поле, на которое опустилось облако небытия - ее нежизни, на фоне которой сосуществовали десятки, сотни, а то и тысячи половин, складывавшихся во флагманский корпус.

-Зигфрид. - Сказала она, разворачиваясь и сворачиваясь ромбами объективной реальности. - Послушай, ты только что подумал об очень важных и серьезных вещах, но ты еще не знаешь всей правды. То, что ты назвал себя дураком и обвинил себя в том, что сделано, сделано по моему желанию, ибо ты выбран моим фаворитом, моим флагманским проектом номер один, тебе будет дано место в следующей фаланге за сумасшедшим стариком и другими производными моего легкого сна. Я обещаю остановить мгновение, как ты этого хочешь, и тебе откроется вечное блаженство вместе со мною, в виде одной фасеточки-придатка в матрице моего восприятия. Хочешь-ли ты служить мне фотоувеличителем, да или нет?

Зигфрид нахмурился и кивнул. Его завораживал таинственный полумрак обещанного и он знал, что этот шанс слишком несовместим со смертностью. Ему больше не нужно будет умирать.

-Тогда я приму эту обворожительную форму, - жмурясь от удовольствия сообщила Гудрун, - а всех матросов твоего корабля придется убить. Это необходимая первая жертва в горнило моей божественности ради причинения великого вреда, за который многие, о очень многие будут винить себя. Сладостно пей нектар огорчения, причиненного тысячам живых существ, пригубляй жгучее вино из остатков бокала моего, и тебе больше не нужно будет ничего, кроме меня.

Инициирование прогнозируемого

Я обратил внимание на любопытную привычку джиннов, которые происходят из Бездны, находящейся ниже всех небес. Нет-нет, я говорю сейчас не о том обыкновении разбирать слова, делающем невозможной речь в том ее понимании, которое бытует среди прожорливых личинок шелкопряда, не привыкших останавливаться на словах, как это делаем мы, сосредоточенно жуя челюстями каждое слово и могучим лбом нависая над ним. Я заметил другую привычку, связанную с инициированием предугадываемого. Дело в том, что в любом случае и в любой ситуации существует возможность выдвинуть некий невероятный прогноз, обосновываемый весьма логично, а именно, тем, что об этом просто еще никто не знает, но выдвинуть его зачастую оказывается слишком мало, тогда как непосредственно инициировать начало прогнозируемого действия или прогнозируемой новой логики поведения, это в самый раз.

Человек, не обладая чудесными способностями даже самой простой джиннийской пастушки из Бездны, может взять уроки прогнозирования событий у своих старших товарищей по кормушке и стойлу, друзей наших четвероногих и многохвостых, обитающих среди звезд и тысячи прелестных феноменов, не видимых для мутного осоловевшего глаза. Внимательно наблюдая за совокупностью единиц информации, животное моментально выстраивает четкую картину прогноза. В свою очередь человек не может сопоставить более двух единиц информации, при этом те непременно должны находиться на одной и той-же странице, потому что другая страница отменяет по человеческому разумению все сообщенное предыдущей. Поэтому человек не может сопоставлять и комбинировать факты для воссоздания полной картины не только того, что запланировано, но и того, что происходит сейчас, не говоря о том, чтобы иметь возможность причаститься к инициированию еще не произошедшего, но предсказуемого со стороны инициирующего. Человек вполне честно и нисколько не кривя душой не понимает принципа, а как следствие не может понимать и действия механики.

Между тем превентивное действие основывается на вполне понятных положениях, которые трудно оспорить. Если вы знаете, что что-то произойдет, например, камень упадет на землю, если разжать кулак, то вы можете выбирать, положить-ли его на землю, выпустить-ли из кулака или швырнуть в окно (что тоже суть частный случай того, что вам известно о возможностях камня). Но для того, кто не кривя душой не понимает принципа возможностей камня, ваш выбор будет представляться чем-то совсем другим.

Одна моя знакомая поселилась как-то раз в пустыне, где для нее был воздвигнут вполне комфортабельный дворец. Однако с самого начала предвидела она печальную судьбу этого сооружения. Не проходило и дня без того, чтобы не описывала она в исполненных сладострастия поэтических слогах напасти и бедствия, разруху, которая вот-вот наступит. Но как это водится у джинний ее калибра, она не ограничилась предсказанием. Каждое утро встречала она в поте лица своего, растрепанная со сна, ужасающая и разъяренная, набрасывалась она на предметы интерьера, исторгая из глубины своей разночастотный хохот, издалека казавшийся не то подвываниями гиен, не то шумом падающего метеорита. В конце концов она разрушила во дворце почти все, что можно было разрушить, а напоследок подточила фундамент и строение сровнялось с песком. По-счастью, люди в те годы еще не произошли и наблюдать за этим катаклизмом не могли. Как следствие, некому было выстроить ложные теории касательно подвига моей знакомой - подвига, который и по сей день стараются повторять все благонадежные последователи ее и моей кипящей лунности.

Презумпция объектности

Суккубология как изучение превосходных форм сознания имеет необходимостью так называемый объективный подход, только посредством которого достигается определенный консенсус или равновесие инстанций мысли, существующих, разумеется, вне связи ограничениями, которые накладывает форма. Изучающее здесь является равноценной и в равной мере схематичной инстанцией, настолько-же прозрачной, насколько требует того обстоятельство, введшее ее в игру.

Объективный подход имеет в виду, прежде всего, презумпцию объектности, связанной общим кводативным знаменателем в одну иерархию или порядок иерархий. Решение задачи не означает нахождение "ответа", но представляет собой в лучшем случае акт праведности, распределенный по инстанциям иерархии, рассматриваемой в контемплативном динамичном стазисе. Для решения требуется ясное или туманное рассмотрение фигурирующих инстанций, среди которых могут быть, например, "я", "моя левая рука", "моя шляпа", "лесная дорога" и т. д., что имеет ровно тот-же объективный статус как "дерево", "инферналы" и "ночные привидения". Если данное объектное поле приведено в надлежащий порядок, решение задачи может быть осуществлено. Только в том случае, если "я" и "архонты" рассматриваются в контексте иерархии, как онтологически сравнимые величины и объекты, есть возможность изучить иерархию и получить представление об ординации архонтов и других сущностей, в том числе "ночных привидений", что было бы, разумеется, полностью и безоговорочно невозможно без выполнения правил презумпции объектности.

Личный подход и симпатия, являющиеся строгой необходимостью для выполнения правил пиетета праедестинаций, равно как и в контексте бхакти, не представляют собой объект изучения, являясь кводативной модальностью превосходных форм сознания. Субъект никак не может быть изучаемым объектом, являясь здесь только посредством этой модальности и полностью исключаясь из области презумпции объектности посредством табу, подразумевающего, в-частности, исключение возможности отслеживания субъекта засчет нетабуированного, поэтому как такового нетабуированного быть не может, а транслируемая через логос реальность (изучения превосходных форм сознания) должна отражать правду способом, который полностью или частично исключал бы ее отслеживание. Стоит говорить о преимуществе частичного исключения, которое исключает возможность отслеживания засчет полноты неисключенного, данной в полном исключении.

Приблизительно такие замечаения хотелось сделать, говоря об инферналах и ночных привидениях, первые из которых являются сатурнальными, вторые лунарными сущностями, в противоположность онрио, имеющим более выраженный ассиатический характер.

Характер онрио получил широкую популярность в азиатском кинематографе, что повлекло за собой обращение к этому образу со стороны профанов, невольно использующих все, чего они коснутся, в целях пропаганды всякого рода извращенных идей, которые эксперты относят к категории "иудеохристианского садомазохизма". Удивительным образом эти ассиатические демоны низводятся до фигур мучеников, обретающих посмертное счастье. Данная профанация в образе Садако играет лишь формальное значение сюжетной канвы, не вытесняя собой демонического посыла, который в работах других азиатских режиссеров, схвативших веяние моды, практически сводится к нулю. (Стоит обратить внимание на то, что онрио Садако воплощает не абстракцию "демона", а древнего бога (асуру или титана)). В этом наглядно демонстрируется акт, противоположный презумпции объектности, - действующие фигуры наделяются субъектностью (поначалу в рамках художественной метафоры), личностью, человечностью и индивидуальностью.

Именно это должно полностью и безоговорочно исключаться из решения задачи, потому что даже если вы сильно ушибетесь головой, то и в таком случае тысяча для вас безымянных "субъектов" и "индивидуумов", мерцающих между деревьями в ночи, едва-ли поспособствуют благоприятному регрессу. Очеловеченное и индивидуальное в контексте как экстериора, так и аутоидентификации, не находится в равных категориях с нуминозным.

Дело дерева

Давайте будем реалистами. Если бы кто-то захотел на этапе ухудшения ситуации совершить ее улучшение и воспользовался бы для этого дедовскими методами, он бы ничего не достиг. Самое легкое, что можно сделать в рамках бессмыслицы, это заручиться поддержкой населения. Тысяча, десять тысяч человек могут следовать указаниям руководителя, потому что это несомненно. Но если существует дом на тысячу жителей, они немного разрушат его, а затем поделят на всех. Так не действует Национал-Суккубизм.

Методы Национал-Суккубистской Деструктивной Рабочей Партии трудны, но они эффективны. Посмотрите на дерево или на птицу, работают-ли они или они отдыхают? Дело птицы и дело дерева всем известно, они никогда не будут забыты и их славная история заставит померкнуть память о любых подвигах социокультурной среды человека.

Даже если вы никогда не писали и не напишете на бумаге слово "дерево", его слава не померкнет.

Редуцировать нацию до ста голов означает уничтожить все, что противоречило бы этому плану. Дом на тысячу единиц должен быть разрушен, город вокруг него сожжен, а сто голов вывезено в неизвестном направлении. Только так достигается улучшение.

Один хороший сотрудник НСДАП может силой мысли сделать следующее:

Заставить все вещи падать из рук представителей враждебной нации. Когда тот представитель откроет книгу, немедленно появится птица и нагадит на самую красивую иллюстрацию, затем прилетит другая, а потом третья. В лицо представителя укусят пчелы и осы, в его компьютере заживут своей жизнью все установленные приложения; он будет поставлен перед фактом того, что его зубы растут вовнутрь головы, а ногти врастают в тыльную сторону ладоней; его лицо раздуется, как от водянки, мысли сделаются ломкими, как кусочки льда, и он будет ужасаться от того, что рано или поздно придется лечь спать, заранее зная о том, что поутру незачем просыпаться.

Просто переводя смертоносный и душегубительный луч своего взгляда с одного на другого, блистательный сотрудник может истребить сто, тысячу и десять тысяч голов в течение считанных секунд. Погружаясь в предельное сосредоточение, он поссорит саму материю - камни, из которых сложены дома, из которых состоят города, будут враждовать сами с собой на субатомном уровне. Это тяжело и невыполнимо для миллиона руководимых даже самым опытным руководителем - зато эффективно.

Открытия Густава Росса

Господин Густав Росс шел по евродорожке через небольшой перелесок, наслаждаясь запахами проснувшейся после недолгой зимы природы и чарующим звучанием, бесшовно сотканным из птичьей песни и ветряного шороха свежей травы. ...

Мифы о происхождении наскальных дорог у древних альпийцев

В Альпах, помимо расставленных на верхушке каждой горы перевернутых крестов, существуют так называемые наскальные дороги, по всей видимости выдавленные в камнях достаточно массивным продолговатым раскаленным добела ножом, подобным тому, который легко оставляет свой след на куске переохлажденного сливочного масла.

Среди местных жителей бытуют научно-фантастические объяснения этих наскальных дорог, так например они ежедневно пересказывают друг другу истории про каких-нибудь "древних римлян" или других нацменов, якобы собственноручно проложивших пути сообщения. Однако старики могут поведать более древнюю легенду.

Как известно, мифический предок альпийцев был демоном, вступившим в половую связь с самкой жука-древоточца. Спасаясь от преследования нацменов, которые поймали беременную самку, но не решились убить ее, демон взлетел на самую недосягаемую из альпийских вершин и погрузился в медитацию.

Нацмены вызвали из небытия охотничьих псов, которым приказали добраться до вершины и одолеть демона. Из их памяти предусмотрительно стерли почти все, что помогло бы тому выследить путь к штаб-квартире нацменов. Они не помнили, кто их послал, но тем не менее, в силу особенностей своего естественного устройства, оставляли за собой следы, выплавляемые в скальной породе.

Примерно к тому-же периоду относится происхождение так называемого странного круга на срезе любого из умертвляемых лесорубом деревьев. Как известно, на стволе любого дерева проявляется такой круг, свидетельствующий о катастрофе, произошедшей около двадцати лет тому назад. Число годовых линий до этого круга никогда не меняется. Именно столько - двадцать лет - длилась медитация альпийского предка и столько-же длилась его борьба с вражескими гончими.

Его и по сей день можно встретить в горах - высокая черная фигура, приводящая в трепет пастухов и пугающая вороватых туристов, которые еще минуту назад были готовы запихать в багажник бесхозный плуг или коровий колокольчик. Вместе с ним появляется и свора собак, это гончие, которые перешли на его сторону. Также сообщается о нескольких фигурах суккубического типа, немигающе убивающих взглядом и указывающих длинным перстом на свою жертву, причем с этого мига жертва становится невидимой для всех, кроме самой себя и суккубов.

Красная нить

Практика красной нити, о которой говорят суккубологические трактаты, основывается на мифе о красной нити и колючке... Подробности об этой великолепной практике перенесены на страницу знаменитой красной юбки Донны Анны.

В подземке

По-мере увеличения количества элементов схемы возрастает вероятность утечек, борьба с которыми является приоритетным направлением работы ведомства охраны рожденных чтобы жить. На месте утечки и вокруг него со временем образуется аномальная зона и потому выявление неполадок должно предприниматься по первому сигналу датчиков даже в том случае, если он окажется ложным.

В прежние времена железная дорога располагалась на поверхности земли и то, что ныне принято называть тоннелями, представляло собой декоративные ажурные своды, в которых лучи света преломлялись удивительным образом с тем, чтобы пышное многообразие цветов приятно удивило и без того довольных пассажиров. Сегодня все это скрыто глубоко под поверхностью земли и только в местах обрушения пород соприкасается с дневным светом и миром живых.

На местности царило смятение, я вжался в углубление стены, слившись с тенью и осознав, что давно уже незаметно для себя продвигаюсь внутри аномальной зоны. Всполохи пожарища заливали тоннель мерным светом, в моем горле першило от едкого обжигающего дыма, горящее топливо ревело внизу, подобно лавовому потоку, в котором с треском превращались в пыль беспорядочно разбросанные тела и отпавшие от них под воздействием ударной волны органы.

В трех минутах ходьбы от места крушения ко мне попытался присоединиться немолодой человек в очках и строгом сером костюме. Это был так называемый "профессор", который часто возникает в аномальной зоне. С ним была собака.

-Это дворняжка, ее зовут Шурик... - Поправив очки, с выражением произнес профессор.

"Какое безумие. Я же вижу, что собака женского рода." - Отметил я про себя, но не выдал своих подозрений.

-...Она выглядит обычной бессловесной тварью, но у нее есть история.

-Как у человечества, например, или у государства? - Уточнил я.

-В точности так! Еще вчера она была человеком, моим помощником Александром Васильевичем Бордниковым, он прибирался в лаборатории и зачитывал мне в темноте книги... Кстати, вы знакомы с теорией темноты?

-Нет. - Покачал я головой. Глаза Шурики ярко горели во мраке.

-Это моя теория - представьте себе фотокамеру, вот такую...

Неожиданно в его руках появилась старинная, начала xx века фотокамера.

-...она точно документирует все происходящее, предоставляя ученому доказательства. При свете дня она покажет все в цветах и подтвердит что наблюдаем глазом мы! Но пусть фотограф уединится с нею в темноте и снимок сделает. Что тогда покажет фотография?

-Ничего?

-Правильно, ничего! Так кто-же прав, камера, показывающая ничего, или мой головной мозг ученого мужа, воссоздающий в сумерках картину на основании абсолютно недостаточных данных?

-Они правы каждый со своей стороны. - Выдвинул я свое предположение, но профессор покачал головой и задумчиво потрепал Шурику.

-Это еще не окончательный вариант теории. - С болью в голосе сказал он спустя минуту. - Я поделился с вами лишь предварительными наработками. Исследования еще не вошли в стадию регулярных экспериментов.

С этими словами он схлопнулся, попросту исчез, оставив после себя недолгое послесвечение. Шурика прижала уши и несколько раз вопросительно вильнула хвостом.

-Суку я заберу, а "профессор" пусть остается здесь. - Сказал я в темноту.

Дальнейшее наше продвижение было трудным. Шурика держалась позади. Слева и справа от тоннелей возникали ведущие в никуда лестницы, манившие свернуть в их безопасный свет. Периодически по мнимым тоннелям, пересекавшим наш, проносились электрички, непроницаемо закрашенные окна их вагонов светились изнутри. Среди вагонов-же преобладали последние.

Перед выходом на станцию я приказал Шурике лечь, а сам поднес к глазам бинокль. Я увидел на перроне вещи, жившие собственной жизнью. Многие из них пародировали двуногих, они вели себя как нестабильные формы, несвязанные обязательствами перед отражением сути. От этого зрелища волосы на моей голове встали дыбом, как если бы я у себя дома принял мышеловку с застрявшей в ней оторванной крысиной лапой за человека или утреннюю почту за призрак прадеда, крушащий все в бессилии и злобе.

-Веди, собака! - Приказал я и опустил веки, чтобы не узреть ужаса и мерзости, на которые и издали, сокрывшись за балюстрадой, не бросил взгляда без того, чтобы по усам моим не пробежала легкая проседь, как у сидевшего сто лет и сотню лет еще в глубоком раздумии.

Я чувствовал под ногами ступени, которые вели нас вверх, и не мог не улыбнуться, ведь я знал карту метро наизусть и помнил, что в этом месте нет прохода к поверхности земли, впрочем как нет и станции, которая бурлила этой своей жизнью, вырвавшейся из глубин наиболее ужасающих снов.

-Я вас вижу! - Кивал я направо и налево, не поднимая век. - Можете выходить, попробуйте отломить от меня лакомый кусок!

В моей груди бурлила кровь, смешанная со смолой, ведь я курил трубку, которую никто никогда не чистил, да ее не касалась человеческая рука. Я мог летать по воздуху и ходить под землею, мне не причинял вреда огонь и покрытые заусенцами зубы креатур, а их железные напильники отлетали от пол одеяния моего как тонкие соломинки. Рогами я скреб по потолку, а крыльями сметал со стен мраморную витиеватую мишуру.

У стеклянной колонны нам открылось зрелище монументальной фигуры, которая могла быть частью аномалии, но в действительности, как и все окружающее, пребывала глубоко в нетронутых, безраздельных глубинах земли, внутри монолитной скальной породы, которую оставит безучастной, холодной и потоп и огонь, чьими усилиями земля превратится в пустыню пыли и мглы.

-Я хочу полизать вам лобок, - обратился я к блуднице, чья пластиковая поза была соблазнительна, а одежда скромна, - пожалуйста, снимите трусы.

-Сейчас! - Предупредил я Шурику и та резво прыгнула вперед, вслед за чем во тьме моих закрытых глаз развергнулся прямоугольный проход, напоминавший полузакрытую дверь. Я сделал шаг через порог и звуки ада вокруг нас потухли, как гаснут танцующие тени от свечей. Все изменилось.

Я поднял веки и посмотрел вперед.

Тени по пересеченной местности двигались быстро, как стрелки часов. В изумрудно-зеленых низинах таяли языки тумана, волнительного, как вода. Бледные и белые языки меняли форму, как быстрые облака. Птица кричала, словно прося или предлагая. Невидимые насекомые томительными вечностями проникновенно трещали в траве. Желтая луна или солнце вращалось, дрожа, вызывая выделение сладкого пота капель из пор. Черно-белая картинка в одно неуловимое мгновение окрашивалась оттенками, всех названий которых не счесть, но через миг они уже сходили на нет, как в тайный момент экзальтации сумерек в сновиденьи утра.

На склоне холма в окружении волнующихся деревьев стояла нарядная изба, в дверях которой я заметил двоих - это были мужчина и женщина, облаченные в бездну, их смуглая кожа блестела, а над головами вращались облака.

"Облаченные в Бездну." - Сказал я себе и направился к ним.

-Меня направили сюда с важным поручением, - молвил я, отвесив три поклона, - выяснить происхождение аномалии и устранить ее, тем самым обеспечив нормальную работу всех служб нашего подземного мира.

-Аномалию? - Они переглянулись. Их голос звучал как тридцать тысяч разных голосов.

Я кивнул.

-Когда мы встречались в прошлый раз, - сказала она, - вы точно также начали с упоминания этой... аномалии.

-Но затем, - ее спутник совершил пассы четырьмя руками, демонстрируя знаки терпения, знания, господства и исполнения всех желаний, - затем вам удалось выяснить правду.

-Это правда. - С улыбкой подтвердила она, зеркально отражая пассы.

-В конце вы попросили открыть вам проход. - Сказал он.

-И мы научили вас, как это сделать. - Продолжила она.

-Вы отправились в одно из ответвлений. - Его глаза светились.

-И из пустоты, существующей до начала, произвели космос, в котором обустроили все наилучше.

-Но это был не первый раз, когда вы просили нас об этом.

-О нет, вы приходили и раньше.

-В прошлый раз вашим желанием было вырваться из плена космоса. Когда мы открыли вам глаза на свою истинную природу, вы пожелали умереть.

-Но ведь это вы уже сделали в прошлый раз, отвечала я вам с удивлением!

-И я тоже отвечал вам с удивлением. Ведь в прошлый раз я уже исполнил ваше желание.

-И я тоже в прошлый раз исполнила ваше желание.

Они переглянулись и на устах у обоих просияла улыбка. Их руки совершали пассы, в которых читалась тысяча других движений, значения которых выходили за рамки понятий. Мне показалось, что они лишь отчасти присутствуют здесь. Их внимательный и немного соболезнующий вид показывал мне реальность этого эпицентра, украшенного печатью недосказанности, как любая другая иллюзия.

Ее разъяренные когти легким прикосновением могли отменить существование вещи или дать жизнь тому, чего никто до нее не видел. Самая толстая шея в ее пальцах была бы не крепче соломинки. Трепетный жар ее тела мог испепелить, она была опасна как пуля или челюсти зверя. Эта абсолютная сила позволяла ей быть мерой благосклонности, ведь она ничего не боялась. Как благородное хищное существо, у которого в достатке еды, она никогда не убила бы не из страха или любопытства. Поэтому ее назвали Милой Дарительницей Наслаждения.

Она посмотрела направо и под взглядом ее возникло асфальтное поле, на мгновение возмутившее оптику атмосферы.

-Теперь извлеките из давилки и намажьте пасту на ковш. - Терпеливо сказала она невидимому для меня слушателю. - Тогда их будет уже семь и результирующую картину на асфальте назовите: "Семь Самураев". Все понятно? Больше не нужно возвращаться к азам?

Сказав так, она с улыбкой покосилась на спутника, в то время как темное поле исчезло под завесою желто-зеленых пленительно благоухающих лугов, к которым быстро начинаешь привыкать.

Поступь Урода

Из окна я приметил эту вывеску, что удивила меня, ведь никогда доселе не слыхал я о том, чтобы так называли трактир или почтовую станцию. Я крикнул кучеру сворачивать к ночлегу и вскоре уже входил в опрятные гостевые покои столового типа.

"О майн готт, - сказал я себе, - в этом зале наблюдается радиальное размещение мебели."

И действительно, на это я не мог не обратить внимания, ведь в центре располагался за стойкою человек, сама-же стойка его окружала, вовне себя приветствуя усаженных гостей заведения. При мне из них один рассыпал мелочь по полу, совсем напившись в этот поздний час, и соскочив с высокого сидения, принялся ползать между ног у других гостей к немалому их смущению.

-Почему заведение ваше так странно на первый взгляд названо, "Поступь Урода"? - Бросив на стол пятикопеечную монету, приказал я бармену развеять наиболее худшие мои опасения и убедить, если такое возможно, в обратном.

-Раньше, - отвечал тот, тяжело дыша, как человек, страдавший в детстве от ложного крупа, а впоследствие на войне потерявший одно легкое, - на месте этого дома было кладбище, принадлежавшее не одному человеку, а целой деревне, и называлось оно "Поступью Рода". Но когда построил батюшка мой - он как и я был потомственным барменом и за стойкой чувствовал себя лучше чем в объятиях потаскухи - когда он построил эту почтовую станцию...

-Он был строителем? - Попытался я угадать, но бармен покачал головой.

-Нет, - сказал он с печальной улыбкой, - если бы так, то работать ему вечно на стройке, а мне мыть полы в метро, но к-счастью он был барменом. Я к этому и вел разговор.

-Понимаю.

-Итак, строители, нанятые батюшкой моим, возвели это здание и вскоре уже затрепыхали флажки придорожные, название-же решено было позаимствовать у кладбища, ведь и у трактира схожесть с ним есть - и немалая - там и тут укладывают людей на ночлег. Однако у путешествующих иностранцев имелся некий дефект речи и не могли выговорить они названия старинного, коверкали слово сие древнерусское как только могли, так что изрыгали сущие непотребства и ругань из гортаней иноязычных своих. И пошел отче мой на известный компромисс с совестью своей, из стремления уберечь язык древний от иностранных заимствований. Матушка моя...

-А как ее звали? - Вежливо поинтересовался я.

-Несмотря на то что отец был вдовцом..., - уклончиво продолжал бармен, - моя матушка имела двойное образование и защитила диссертацию по морфологии русского языка. Она-то первая и заметила странную закономерность, проработка которой впоследствие вылилась в новое название почтовой станции - в название, которое было понятно не только всем иностранцам, но и жителям нашего города.

-Мне кажется, что прежнее название звучало респектабельнее.

-Конечно, - опустив голову, вздохнул бармен, - это дело престижа, но не сыновьям менять решение отцов. Никогда и нигде не бывало так, чтобы однажды введенное временное правило отменялось по мирному решению всех сторон. Только война и полное разрушение может вернуть то положение вещей, которое помнится каждому из нас - помнится таким, каким явилось однажды в легких, как тихий ветерок, юношеских и девичьих снах. Я лично видел как юношеские, так и девичьи сны, но пусть это не удивляет вас, ведь детство, проведенное в трактире, навсегда легло тяжкой печатью на напряженно работающий мозг мой, находящийся в голове. Тридцать восемь лет тому назад городская управа ввела запрет на бренчание ведрами с шести до пяти . Как вы думаете, существует-ли возможность, хотя бы малый шанс того, что это будет мило отменено в условиях всеобщего благополучия? Должно-ли случиться с вареной лягушкой нечто, чтобы вода вдруг остыла? Не желал бы я никому жить надеждой.

Он еще раз покачал головой, сгреб грубой ладонью монету со стола и, покачиваясь, побрел к стойке.

Как пройти в библиотеку

В спокойной мирной тишине библиотек фамильных гнезд идут часы - все слышат их: жужжание переводимых стрел влечет с собой томление лобков и чрев; ежесекундно проходят сутки в обе стороны и чуткие носы остроугольно в темноте желтят, как нежное свечей благоуханье и запах корешков, закладка... кресла кожаны, на потолке узор, крысиная семья за стенами в какой-то неизбывной глубине тихонечко пищит и лапками щекочет мертвеца.

Но в каждую из нор лучится ночь, и в голоса часов с улыбкою скелет глазницы устремив, сжимает нож... Нет тайны здесь, живешь ты в янтаре, как бледный клоп, так говорит звезда звезде.

Придет полуденная смерть, богатая женщина со скорпионом в кармане; из скорпиона выпей яд, ее же поцелуй в живот и пусть ее ноги, облаченные в преисподнею, свернут твою шею.

Она пришла не с миром, но с войной; всё отменить, обрезать нити, кукол распустить в бессрочные папьемаше-отпуска; длинным тонким пальчиком указать попрыгать на костях, дать наставленье, возвышаясь среди иерархии адов со стройностью богини, мерцая открытою непроницаемостью наиболее гармоничных черт лица; кружится голова от запаха ее и эти линии почти вороньего крыла, и вид наполненных всесовершенностью фигур, она всегда права.

Теория мостов

Та бесценная информация, которую дала принцесса, напомнила о догмах суккубологии, иллюстрируя их с другой, может быть чуть менее изученной стороны... - см. далее Материалы о Донне Анне

Принцесса перекрестков

-Каждая минута, проведенная со мной, сокращает жизнь на один день. Кожа лица твоего приобретет бархатистость и нежность, как у юноши, но бледная печать разложения увенчает твою красоту, это все... Твои органы сгниют, продолжая работать, их функционал будет обезображен, но ты не почувствуешь боли... - см. далее Материалы о Донне Анне

Конец существующего космоса

Во время верховой прогулки по горным хребтам я заметил едва проступившую сквозь толстый слой косметики на лице Донны Анны бледность и спросил ее, в чем дело... - см. далее Материалы о Донне Анне

Замечание о сиддхи

Не совсем корректный и встречающийся перевод понятия "сиддхи" как "силы" или "способности" зачастую приводит к некоторым неразумным трактовкам желательности или нежелательности "способностей". Дело в том, что сиддхи представляют собой успехи или достижения, которые в какой-то мере, несомненно, могут соотноситься и со способностями, но тем не менее не тождественны им и их получению.

Следует понимать, что силу нельзя получить "когда-нибудь потом" и "в награду". Желанность силы и способности непременно означает фактическое наличие этой силы и способности. Нельзя пожелать того, чего нет, точно также как нельзя ставить вопрос в некорректной формулировке из-за незнания предмета. То, что известно как данность (для персоны, нации или касты), может быть предметом желания.

В свою очередь успехи не могут быть предметом желания как противоречащие духу Традиции. Они подразумевали бы определенный прогресс и улучшение, то есть то, чего не может быть. Вместе с тем, непременно наличествующая тяга к успехам блестяще демонстрирует силу традиционных догм, показывая безупречность пути ухудшения - каковым и являются подверженность вере в прогресс и тенденция к достижению решения задачи, равно как и сознание этапных рубежей проходимого пути.

Можно сказать так: "Я проведу в аскезе десять лет, чтобы не убивать животных, а затем смогу убивать их дух силой духа в мире духа". Стоит усомниться в том, что тот, который никогда не убил ни одного духа силой духа, может желать подобной способности. Он достигнет лишь того, что не будет убивать животных в течение десяти лет.

"Сила моя, поспеши на помощь мне, я вижу духа, которого надо разложить и съесть." - Безусловное знание безграничной праведности силы, недостижимой никакой аскезой или деяниями, неотъемлемо от способности убивать чтобы съесть.

Если того требует обычай, съесть следует и животного. В противном случае на чудака надлежит указать пальцем:

"Он убил, но оставил пустую оболочку жить."

Грубая и жестокая сила, превосходящая другие силы по праведности, является высшим законом и диктует свою волю. Она пишет разъяренным бесстрастным когтем буквы черного огня на скрижалях судеб и решает, как велит обходиться с вещами Примордиальная Традиция - необходимо-ли съесть, разложить или победить еще каким-нибудь образом, тогда как слабая сила, не наделенная праведностью, вольна лишь заключать договор.

Магнитные поляны

Сегодня взрывают памятник Ленину, завтра станут отрицать руководящую роль святых Дакинь, послезавтра откажутся есть человечину, а через послезавтра станут верить в то, что можно иметь в поле зрения больше двух вещей одновременно.

Облачись в ароматные солнечные одежды, в пылающие черные языки, сладострастно лижущие тебя, о Суккуб Особого Назначения, и топни миловидно копытцем своим, разверзая пороги нашего состояния.

Я стою на стволе дерева параллельно земле, глядя через двадцать тысяч йоджан, где еловые ветви пускают съедобные побеги свои, а оскаленные дети пламенеющими руками смеясь переносят с места на место саженцы юной крапивы.

Желтые поля гнутся и расплавляются как подкова в ласковых длинных пальцах твоих, которую ты сняла с ножки твоей, и запах пульверизированного небесного металла как газ, удушающий жизнь.

На востоке гремящий горный массив с блеющими козами Абсолюта, в чьих глазах три немигающих круга, и эти блестящие от благоуханного пота сверхплотные тела магнетично темны. Они вспарывают ткани реальностей циркулярной пилой, жонглируют палочками для протыкания глаз и миловидно мигают стражам четырех направлений, в животах которых томление.

Голод черного камня читается в динамике этих стремительных неподвижных; пожар ледника, хоронящегося в глубинах начал; холодная страсть наложения пудр и румян космических тел, визжащих в ночи стаей невидимых черных, не имеющих отражения.